09.04.2008 в 16:28
Пишет Кошка Мёбиуса:* * *
Мне двадцать. Без недели месяц бегут мурашки по спине. Так ищут на ступенях лестниц тот первый падающий снег, который тает на ладонях, не успевая остудить; так ночью вздрагивают кони, когда им говорят: «Иди», и ищут сонным взглядом утро, а в небе только глубина; так мы в «Подсолнуховой сутре» находим наши имена — как я пытаюсь не взорваться от этой истовой любви к твоей весне. Мне в эти двадцать учить с начала алфавит, чтоб не в бумажный самолётик свернуть все буквы-словеса, а в текст, который нашей плотью, который рвёт и рвётся сам, который в чём-то, безусловно, похож на мост зима — весна. И бьют колокола в часовне, и ты, не доверяя снам, рисуешь по утрам в постели туманный пляж у маяка.
Слова десятком коростелей летят в рассвет, за облака; скользит по бархатистой коже смеющийся апрельский дождь. А пропасть зарастает рожью, раз не заметишь — то пройдешь; раз не упал — летать умеешь. Скажи, хоть шёпотом скажи, что это всё — не просто ретушь с дремучих sixties в нашу жизнь; что рок-н-ролл, как я, бессмертен, что смерти нет! что все стихи, хотя бы половина, треть их, не просто упадут в архив, а долетят, пробьют, изменят судьбу не одного из ста. Скажи, что битые колени не отменяют пьедестал, и ничего не отменяют…
А море бьется о причал, а море светится огнями всех тех, кто пишет по ночам; кто занимается любовью, войной, хоть чем-то для души. Так кто-то и в средневековье ломал свои карандаши, когда не мог не разрываться на сотню хоть каких-то рифм. Я с неуклюжестью паяца берусь за грифель или гриф; так проверяют перед боем последним саблю на ногте, так кто-то говорит, что боги — всё те же люди, но без тел.
Мне двадцать лет, и я не знаю, зачем играю all that jazz. Но по утрам звенят трамваи, и в ухо тычется Пегас своим холодным влажным носом, а значит, смысл всё же есть. И в комнату придя с мороза, легко поймать в ладони взвесь пронзительно звенящих строчек, как будто кто-то, сгоряча, отдал всю нежность не в рассрочку, а вместо мелочи, на чай. Как будто в приоткрытый космос мы, по ошибке заглянув, теперь на каждый високосный идём смеяться на луну, и, как положено поэтам, тетради рвём на серпантин.
…Мы вместе временно бессмертны, на столько, сколько захотим.
09.04.2008г.
URL записиМне двадцать. Без недели месяц бегут мурашки по спине. Так ищут на ступенях лестниц тот первый падающий снег, который тает на ладонях, не успевая остудить; так ночью вздрагивают кони, когда им говорят: «Иди», и ищут сонным взглядом утро, а в небе только глубина; так мы в «Подсолнуховой сутре» находим наши имена — как я пытаюсь не взорваться от этой истовой любви к твоей весне. Мне в эти двадцать учить с начала алфавит, чтоб не в бумажный самолётик свернуть все буквы-словеса, а в текст, который нашей плотью, который рвёт и рвётся сам, который в чём-то, безусловно, похож на мост зима — весна. И бьют колокола в часовне, и ты, не доверяя снам, рисуешь по утрам в постели туманный пляж у маяка.
Слова десятком коростелей летят в рассвет, за облака; скользит по бархатистой коже смеющийся апрельский дождь. А пропасть зарастает рожью, раз не заметишь — то пройдешь; раз не упал — летать умеешь. Скажи, хоть шёпотом скажи, что это всё — не просто ретушь с дремучих sixties в нашу жизнь; что рок-н-ролл, как я, бессмертен, что смерти нет! что все стихи, хотя бы половина, треть их, не просто упадут в архив, а долетят, пробьют, изменят судьбу не одного из ста. Скажи, что битые колени не отменяют пьедестал, и ничего не отменяют…
А море бьется о причал, а море светится огнями всех тех, кто пишет по ночам; кто занимается любовью, войной, хоть чем-то для души. Так кто-то и в средневековье ломал свои карандаши, когда не мог не разрываться на сотню хоть каких-то рифм. Я с неуклюжестью паяца берусь за грифель или гриф; так проверяют перед боем последним саблю на ногте, так кто-то говорит, что боги — всё те же люди, но без тел.
Мне двадцать лет, и я не знаю, зачем играю all that jazz. Но по утрам звенят трамваи, и в ухо тычется Пегас своим холодным влажным носом, а значит, смысл всё же есть. И в комнату придя с мороза, легко поймать в ладони взвесь пронзительно звенящих строчек, как будто кто-то, сгоряча, отдал всю нежность не в рассрочку, а вместо мелочи, на чай. Как будто в приоткрытый космос мы, по ошибке заглянув, теперь на каждый високосный идём смеяться на луну, и, как положено поэтам, тетради рвём на серпантин.
…Мы вместе временно бессмертны, на столько, сколько захотим.
09.04.2008г.